Вечер. Пришел Смит, принес с собой бутылку рому. Он совсем повесил нос, пьет и молчит. Я спрашиваю, почему он такой мрачный. Он пожимает плечами, вздыхает. Потом сообщает мне, что мы скованы льдами и уже около часа дрейфуем, но, слава богу, ледяное поле движется по нашему курсу, к тому месту, где нас должен встретить ледокол…
Смит не лишен воображения, ему мерещится ледокол.
24августа. Железная улица и ледяное поле почти на одном и том же уровне. Перебравшись через перила, можно поразмяться на «суше».
Со стороны правого борта неумолимо приближаются, громоздясь одна на другую, бесчисленные ледяные глыбы. До этого нагромождения льда остается каких-нибудь сто шагов.
Небо заволокли тучи, южный горизонт растворился в черноте.
25 августа. С юга дует ужасный ветер, идет снег. Временами сквозь снежную завесу проступает нагромождение льдов — теперь от него до правого борта шагов двадцать.
Ледяное поле вздрагивает, ребра танкера гнутся, скрежещут. На Железной улице — паника. Те, что в беретах, выносят наружу какой-то груз — бочонки, ящики. Франсуа в своей роскошной фуражке то и дело подает команду свистком, расхаживая, словно маршал.
После полудня. Раздается грохот, будто орудийный выстрел. Выбегаю на палубу. У кормы треснул лед. Смешанная со льдом и снегом вода клокочет.
У нашего танкера возобновилось дыхание, заработал винт. Пытаясь расширить трещину, Франсуа дает задний ход, лавирует вправо, влево.
Стонет, завывает метель. Снег, снег.
Вечер. Я побрился, надел на себя все чистое. Готовлюсь к празднику: через два часа я играю ва-банк.
Пришел Смит. Принес мне провизию в кожаном мешке. На всякий случай!.. Я предлагаю ему позвать Ганса и Альберта. У меня в кармане пачка долларов, почему бы нам не разыграть их? Кто знает, что нам готовит завтрашний день?
Озабоченный и подавленный Кондор вдруг оживляется. Кто знает, может, умереть легче, когда имеешь в портфеле лишнюю пачку долларов, помимо тех, что достались за Сяо.
Я наливаю им рому. В игре мне «не везет». Я продолжаю проигрывать. К одиннадцати часам Смит и прочие уснули. Я позаботился, чтобы на сей раз они поспали подольше, до завтрашнего утра.
Вытащив из кобуры Смита пистолет, я прячу его у себя на груди. Последняя экспедиция в «мир инфракрасного». Если удастся, если все сойдет благополучно.
Без пяти одиннадцать. Свет выключен. Я закрываю записную книжку…
Аввакум вышел на палубу. Его встретила воем метель. Мрак гудел, выл, обдавал стужей.
На Железной улице шумно — мелькали люди, раздавались свистки. Ящики, сложенные здесь раньше, перетаскивали теперь к корме, ближе к тому месту, где во льду образовалась трещина и булькала вода.
Пришлось переждать минут десять, пока освободится проход наверх. Теперь не было нужды снимать ботинки и проходить на цыпочках — никто на него не обращал внимания. Одни были заняты своим делом, хлопотали возле собственных вещей, слонялись в темноте, как неприкаянные; другие выполняли чьи-то приказания, но как бы по принуждению, вслепую.
Завывала метель, судно лавировало то вправо, то влево, зубами и когтями отвоевывая образовавшийся узкий проход к открытой воде.
Наконец путь освободился, и Аввакум бросился по трапу наверх, к капитанскому мостику. Железную дверь, которая вела к профессору Трофимову, по-прежнему охранял матрос с автоматом. Тут еще был какой-то порядок.
В рубке рулевого стояло несколько человек, но его никто не заметил. А может, озабоченные боковой качкой, тем, как бы протиснуться в образовавшуюся трещину, они не обратили на него внимания.
Он вошел в штурманскую кабину. Склонившийся над картой навигатор даже не взглянул на него. Сухой как жердь, он что-то шептал своими тонкими губами, двигая вверх-вниз масштабную линейку.
— Пожалуйста, — сказал Аввакум, — господин Аль берт просит координаты.
Тощий человек поднял на него помутневшие глаза.
— Координаты, — повторил Аввакум.
Навигатор что-то написал на клочке бумаги и левой рукой отдал его Аввакуму.
— В скольких милях мы от Антарктиды? — спросил Аввакум.
— Смотря как… — Навигатор протер глаза и склонился над картой. — Если лежать все на том же кур се — триста семь миль.
— Благодарю! — кивнул Аввакум.
Выйдя в коридор, он передвинул у себя пол курткой немного вправо пистолет Смита. Затем посмотрел на клочок бумаги, полученный от навигатора, повторил в уме написанные на нем числа и неторопливо подошел к часовому, охранявшему радиорубку.
— Передайте это сообщение радисту! — сказал он и сунул ему в руку бумажку.
Часовой колебался.
— Господин Альберт ждет ответа, — сухо заметил Аввакум.
— Ладно, — сказал часовой. — Вы постойте пока здесь.
Он открыл дверь. Но прежде чем он закрыл ее за собой, Аввакум сдавил ему горло. Мощный удар в правую челюсть, и часовой стал быстро погружаться в тихую и мягкую черноту.
Резко обернувшись на своей вертушке, на него уставился осатанелым взглядом помощник Ганса. Шнуры его наушников натянулись, как телеграфные провода.
— Тихо! — прошептал Аввакум. — Ничего страшного, обыкновенный нокаут!
Шагнув вперед, он нанес еще один удар. Голова радиста закачалась, он весь обмяк. Придержав его левой рукой за куртку, Аввакум снял с его головы наушники и осторожно опустил его на пол. Затем метнулся к двери и повернул ключ.
Приходилось спешить, в его распоряжении были считанные секунды. Вынув из передатчика кристалл, он положил на его место свой. Затем, надев наушники, повернул тумблер. С бешено колотящимся сердцем, сдерживая дыхание, Аввакум послал в эфир позывные сигналы.