Аввакум Захов против 07 - Страница 54

— Вот, дорогой профессор Трофимов, позвольте представить вам — ваш коллега профессор Молино! — оживленно заговорил по-русски, представляя меня, 07.

Окинув меня безучастным взглядом, Трофимов пожал плечами и продолжал листать книгу.

Вошла Наталья Николаева. Она возвращалась с палубы.

— Милая Наташа, — обратился к ней 07. — Это —профессор Молино!

Я несколько раз видел ее в Варне. Сейчас она была в сто, в тысячу раз лучше. Волосы стали еще светлей, в глазах прибавилось голубизны. Оттого что ее округлые плечи были обнажены, а синеву ее глаз омывала сверкающая влага, она казалась более женственной.

Ну вот… Константин Трофимов не обратил на меня ровно никакого внимания. Как профессор из Нанси, я должен был обидеться, сделать вид, что я крайне огорчен, но меня это не задело. Я полагал, что лучшим удовлетворением для меня будет ласковое словечко Наташи, однако она оказалась более щедрой на ласковые слова по отношению к своему «соотечественнику»… 07.

— Какая ирония!

— Невидимый режиссер разыгрывает с нами комедию в шекспировском духе. И грустно и смешно!

— Что касается меня, то мне было только грустно.

— Мне и сейчас грустно.

Это длилось около двадцати минут. Должен заметить, что, хотя 07 все время увивался возле Наташи, он ухитрялся непрестанно следить за мной. Ловок, что и говорить.

3 августа. По моим расчетам, утром мы должны пересечь экватор. Облачно. Пространство между облаками и океаном густо насыщено теплыми испарениями, видимость вокруг не больше чем в полмили, горизонт, кажется, совсем рядом, на расстоянии брошенного камня. Волны плещутся мирно, шаловливо, океан необыкновенно ласков, северо-восточный ветер утих, он едва ощутим.

Синее одиночество, жарко и душно.

Я целый час ходил взад и вперед по Железной улице от кормы до носа и обратно. Без конца смотрел на океан, на волны, и особенно на наших верных спутников — дельфинов. Но вдруг в одном из иллюминаторов средней палубы как будто мелькнуло лицо Наташи. А может, мне это только показалось, ведь я совсем случайно взглянул вверх, на вторую палубу. В течение всего времени, пока я расхаживал взад и вперед по Железной улице, мое внимание привлекал только океан и дельфины! Кто знает — может, она уже давно наблюдает за мной и подумала: «Чудной он какой-то, этот профессор, — делать ему нечего, что он без конца глазеет на дельфинов да разговаривает сам с собой..» Хорошо, что я посмотрел вверх.

В тот же день после обеда

Очередная партия в бридж со Смитом и прочими.

Смит и прочие кажутся какими-то необыкновенно задумчивыми. Я смотрю в карты, а сам думаю: что-то сейчас делает настоящий Шеленберг, дьявол его возьми! Вот у меня в руках бубновый туз, но красненький ромбик посередине почему-то напоминает мне иллюминатор, в который смотрят голубые глаза Наташи.

Вдруг — звонок! Тревога.

Бросив на стол карты, Смит и прочие живо убегают.

Тот же день. Сумерки. На первой палубе, под часами, мне повстречался Смит. Кондор мрачный, злой, как будто у него выщипнули очень важное для него перо. С напускной веселостью спрашиваю, что случилось, скажите, если это не тайна. Он ответил, что тайны тут нет, все об этом знают, так как Франсуа с боцманом ходят по каютам и тщательно их осматривают. Не исключено, что они и ко мне придут. «О господи! — недоумеваю я. — Вероятно, произошла какая-то кража!»

Смит снисходительно усмехается.

— Какая там кража — тайный радиопередатчик. Кто-то на корабле хранит передатчик и кому-то сообщает координаты. С тех пор как мы покинули Танжер, это случается уже во второй раз. — Он хмурится, топорща перья. — Шпион!

У меня на душе неспокойно, голова идет кругом. В этот момент вспыхивает молния. Гребни волн на мгновение краснеют. Грохочет гром.

Я тянусь к уху Смита:

— Все это из-за меня! — говорю я ему. — Это те, поляки, это их работа, дьявол их возьми!

Полил дождь, и льет, льет, льет…

Тот же день. Вечер. Господин Франсуа и боцман не стали заходить в мою каюту, прошли мимо. Догонять их я не собираюсь!

Дождь перестал. Но качка не прекращается. Ужасная качка…

Я направляюсь в кают-компанию, там есть рояль, мне захотелось немного поиграть. У входа почти сталкиваюсь с Сяо. В сущности, я нарочно с ним столкнулся, чтоб коснуться рукой того места у него на груди, слева, где безупречно чистая куртка всегда едва заметно топорщится. Я знал, что обычно в это время Сяо идет в кают-компанию, чтобы взять бутылку рому для своего господина. Вот почему я решил пойти поиграть на рояле.

— Извини, Сяо! — говорю я, чувствуя под своей левой ладонью какой-то твердый футлярчик. — Ужасная качка, извини!

Он словно выдра выскальзывает из моих рук и, уже изрядно отдалившись, говорит: «Пожалуйста, пожалуйста!» Воспитанный человек.

Поднимаю крышку рояля. В кают-компании ни души, все давно разошлись. Никогда не было такой тишины!

Я играю менуэт из «Маленькой ночной серенады». Сквозь стекло иллюминатора на меня посматривают глаза Наташи. «Чем это вы занялись, профессор?» — «Решаю задачи, мадемуазель».

Сколько мечты о счастье в этой «Маленькой ночной серенаде»! Я снова принимаюсь за прерванный менуэт, и вдруг все погружается во мрак! Кто-то выключил свет.

Я выхожу на палубу — всюду темно. Только над входом горит маленькая синяя лампочка. Ее свет тут же поглощает ночь.

Что ж, извольте! Если графу угодно танцевать… Я бросаюсь к себе в каюту, снимаю ботинки, достаю из чемодана свой изувеченный транзистор. Посвечивая фонариком, поддеваю шкалу диапазонов, и транзистор вскрывается. У меня в руках фотоаппарат с инфракрасным «глазом». Я вижу все, меня не видит никто! У меня на голове сказочная шапка-невидимка. Когда смотришь сквозь инфракрасный глаз, кажется, что перед тобой загробный мир — одни фиолетовые тени, но что из этого? Скорей в подземное царство! Выскользнув наружу, я прохожу мимо часового, но он меня не замечает — тьма непроглядная, Я поднимаюсь на вторую палубу.