Двадцать девятого июля 07 сообщил Аввакуму, что он может бывать на корабле, где ему захочется, свободно прогуливаться по палубе, что опасная зона уже позади. Но пускай господин Шеленберг не обижается — есть на судне два места, которые табу для всех, кроме него самого, капитана Франсуа и его помощника Смита. Одно из них — каюты Трофимова и его секретаря. Он и сам увидит, что у трапа, ведущего туда, всегда стоит вооруженный матрос. Разумеется, он его познакомит с советским ученым, но лучше всячески избегать вести с ним на корабле какие-либо разговоры. У Трофимова должно сохраниться впечатление, что он — абсолютно инкогнито. Под вторым помещением имеется в виду судовая радиостанция. Согласно внутреннему распорядку вход в радиорубку посторонним строго воспрещен. Господину Шеленбергу лучше соблюдать осторожность, чтобы не сунуться туда по рассеянности, — там стреляют без всякого предупреждения.
Затем 07 предупредил, что он «Шеленберг» только для него, Франсуа и Смита. Для всей остальной части человечества он — Жан Молино, профессор физики из французского города Нанси.
Итак, проведя двое суток взаперти, словно узник, Аввакум, теперь Жан Молино, вышел на палубу, чтобы улыбнуться белому свету глазами свободного человека.
В сущности, это не Аввакум, а океан улыбался: безбрежный, голубой и такой ласковый, он приветствовал его тысячами своих рук.
Аввакум неподвижно стоял у низкого борта, любуясь простором, вслушиваясь в шум волн, которые шипели и клокотали у него под ногами. Шагах в двадцати от борта из глубины показался дельфин. Его блестящее тело сверкнуло в воздухе серебряной дугой и тут же скрылось под водой, оставив на поверхности несколько охапок снежно-белой пены.
В первые минуты, казалось, Аввакум весь ушел в мир чувств и ощущений. Ветер коснулся его лица, взъерошил ему волосы. Он готов был поклясться, что более приятного прикосновения никогда в жизни не ощущал. При появлении дельфина глаза его заулыбались. Один из бесчисленных обитателей океана приветствовал его своим дугообразным, серебристым «салют».
Насладившись воздухом и простором, он стал замечать блестящие пятна летучих рыб — они сверкали тут и там над поверхностью воды, словно фарфоровые блюдца. Среди брызг на какое-то мгновенье вспыхивали крохотные радуги, как будто чья-то рука рассыпала разноцветные бусы. Вслед за серебряным салютом дельфинов океан приветствовал его пестрым конфетти летучих рыб.
Так прошли первые минуты свободы. Солнце уже отдалилось от горизонта на несколько локтей. Лучи его, еще наклонные, уже изрядно припекали. Они обрушивались на палубу со стороны левого борта. «Курс — юг-юго-запад», — подумал Аввакум. Это была первая отчетливая мысль, мелькнувшая в его мозгу.
Наконец дошла очередь и до судна. Что же это все-таки за судно? Это был танкер, небольшой, грузоподъемностью в три тысячи тонн, быстроходный. Пока сидел взаперти в своей каюте, Аввакум пришел к мысли, что судно, на которое он попал, сравнительно небольшое — судя по качке. А сильная вибрация стен убеждала в том, что двигатель у него очень мощный, а поэтому оно быстроходно. Теперь можно было убедиться, что он не ошибся — вода за бортом бурлила и шипела так, будто ее разрезал огромный раскаленный нож.
Судно было трехпалубным, но только в кормовой части. Тут находились каюты, навигационные рубки, помещения для команды — в общем все. До самого же носа простиралось ровное пространство — своего рода железная улица шириной в десять-двенадцать шагов и длиной шагов в девяносто, огражденная с обеих сторон железными перилами. Она возвышалась всего на полтора метра над уровнем воды. Трюм танкера, его резервуары находились внизу, ниже уровня воды. На носу корабля возвышалась радарная установка, виднелись провода радиоантенны, на ветру полоскался канадский флаг.
С первой палубы Аввакум спустился по винтовому трапу на Железную улицу. В воздух взлетали мелкие брызги. Вспененная, как в корыте для стирки, клокочущая вода убегала назад. Океан дышал прямо в лицо. его необозримая сине-зеленая грудь то вздымалась, то опускалась, и небо бежало над ним, словно подвижный стеклянный свод. Отсюда дуги, описываемые дельфинами, казались не столь сверкающими, а летучие рыбы были розовато-синими.
Аввакум услышал позади себя знакомый голос:
— Доброе утро, господин профессор!
Смит Кондор, кажущийся добряком при появлении улыбки на его лице. Сейчас он улыбался, и Аввакум кивнул ему головой.
— Не следует глядеть на воду! — сказал Смит. — От этого мутит. Мы вспарываем океан со скоростью восемнадцать узлов.
— Это невероятно! — удивился Аввакум.
Вполне вероятно, — ответил Смит.
— Ах, я забыл! — засмеялся Аввакум. — Наше судно — яхта, но она не яхта, потому что это танкер, и так далее…
— А вы весельчак, — заметил Смит. — В бридж играете?
Аввакум ответил, что в свободное время он играет только в бридж, иногда испытывает свое счастье за игрой в покер, случается и баккара.
— Скажи пожалуйста! — изумился Смит. — Тогда мы с вами станем добрыми друзьями.
— Надеюсь, — ответил Аввакум. — Но мне кажется, нужны еще двое.
— Они налицо, — сказал Смит.
— Может, вы имеете в виду Франсуа? — спросил Аввакум.
Смит сделал кислую мину.
— Тогда эти двое — люди низшего разряда! — Аввакум поджал губы и разочарованно покачал головой.
— По-вашему, радист Ганс — человек низшего раз ряда?
— Радист — средний разряд, дьявол его возьми! Но может быть, вы и его помощника сунете мне под нос?
— Ну нет! — поморщился Смит. — Помощника Ганса воротит при виде карт. Они приятели с Франсуа.